Это может прозвучать нахально, но соответствует действительности: «Я пишу медленнее, чем раскупаются мои книги». Так или иначе, первые 2 тома «ПутеБродителя» за год распроданы и уже переизданы, а я для обещанного 3-го тома успел написать за истекший год всего лишь 4 статьи. Хотя, быть может, текст нравится читателям именно потому, что автор старается писать его как можно лучше.

Надеюсь, что эти тексты вам понравятся. Любой из них вы можете разместить на своей страничке в социальных сетях – для этого в нижней части 1-й страницы каждой статьи есть специальные кнопки. (Как говорится, вам ничего не стоит, а мне будет приятно. «А когда мнэ будит пириятно, я тебя так довезу, что тибе тожэ будит пириятно».))

Если отрывки вас заинтересовали настолько, что захотелось прочесть книгу целиком, то без стеснения можете обращаться ко мне. Собираясь на экскурсию, оставьте сообщение на сайте или позвоните, и я прихвачу экземпляр специально для вас. Авторским тщеславием не страдаю, но подписывать книги люблю. Так что автограф будет бесплатным, а книга в любом случае обойдётся дешевле, чем в магазине.

X

Городская усадьба Берга

За тот век, что предшествовал постройке особняка, участок много раз переходил от одного владельца к другому. Дом с флигелями и конюшнями, принадлежавший Зотовым, погиб в пожаре 1812 года – уцелел только сад. Коллежский советник граф Александр Иванович Зотов вскоре после войны с французами умер, и вдова Екатерина Петровна продала так и не восстановленную усадьбу Ефимовским. Граф Петр Андреевич Ефимовский к 1818 году отстроил большой деревянный дом с двумя флигелями – в соответствии с тогдашней модой, в стиле ампир. После его кончины вдова Аграфена Фёдоровна владела усадьбой до её продажи Михаилу Николаевичу Загоскину в 1831 году.

Покупатель состоял при московском военном генерал-губернаторе чиновником особых поручений – и был к тому же литератором, причём настолько известным, что его роман «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» чуть было не присвоил Хлестаков, когда вошёл в раж, изображая из себя важную птицу. Весьма вероятно, что гонорар за изданный в конце 1829 года роман был потрачен на покупку дома, в котором писатель остался жить до конца своих дней. Будучи добрым и любезным человеком, Михаил Николаевич не лукавил, говоря: «одно из величайших моих наслаждений состоит в том, чтоб показывать проезжим все диковины и редкости города». В 1850 году, завершая творческий путь, он напечатал четыре выпуска очерков-зарисовок под общим названием «Москва и Москвичи» – и в этот раз уже не Хлестаков, а Гиляровский позаимствовал у Загоскина если не успех книги, то её название.

В 1858 году усадьба стала собственностью генерал-майора Фёдора Петровича Полтынина, три года спустя участком владел уже купец 2 гильдии Андрей Максимович Козаков, затем хозяева менялись каждые 7–8 лет, а с деревянным домом ничего не происходило, пока в 1884 году вдова гвардейского капитана Агафья Александровна Козлова не надумала облагородить фасад. В соответствии с её желанием академик архитектуры Фёдор Карлович Мелгрен, оставив без изменений центральную часть дома и слегка перестроив оба флигеля, декорировал их в едином стиле, украсив фасады колоннами, а фронтоны – гербами дворянского семейства Козловых.

В 1897 году усадьбу приобрёл потомственный дворянин Сергей Павлович Берг и сразу же распорядился всё переделать. Архитектор Иван Аввакумович Гевенов построил вдоль тротуара одноэтажный каменный дом, а в саду поставил деревянные беседки – две в русском стиле и две в восточном. Результат заказчика не удовлетворил. Быть может, смотрелось недостаточно солидно для резиденции миллионера, владельца текстильных мануфактур и сахарорафинадного производства, литейных заводов и золотых приисков, или же восточный колорит не пришёлся по вкусу человеку, ориентированному на западную культуру. Как бы то ни было, для новой перестройки дома Берг пригласил архитектора Бойцова, к тому времени уже более 15 лет работавшего в Москве и снискавшего репутацию мастера, способного создать хоть замок, хоть дворец.

Биографической информации о Бойцове сохранилось так мало, что в различных источниках он именуется то Петром Семеновичем, то Петром Самойловичем; год смерти его неизвестен, годом рождения можно предположительно считать 1849-й. Появился он на свет, вероятно, в Нижнем Новгороде (по крайней мере, первые заказы Бойцовым были получены и выполнены именно в этом городе). Где он учился, неизвестно – во всяком случае, его фамилия не обнаружена в списках выпускников учебных заведений, готовивших архитекторов и строителей. По тому, с какой лёгкостью он играл различными стилями, какие изумительные создавал интерьеры и орнаменты для них, вполне можно предположить, что Бойцов вышел из стен Строгановского училища технического рисования. Звание ученого рисовальщика позволяло заниматься орнаментальной живописью (эскизы принтов для тканей, обоев и тому подобного), создавать образцы мебели и украшений – но не давало права заниматься архитектурой и строительством. Впрочем, в XIX веке Нижний Новгород мог уступить в чём бы то ни было разве что столицам – Санкт-Петербургу и Москве, – поэтому заказов, на которых можно было проявить себя с блеском, Бойцову хватало.

Сотрудничество с московской мебельной фабрикой Александра Шмита не только приносило хороший заработок, но и привело в итоге к переезду в Москву: дочь Шмита стала женой Бойцова, а сын и наследник мебельного фабриканта – надёжным деловым партнёром. В 1885 году Шмиты построили для себя на Пресне, рядом с фабрикой, новый дом по проекту зятя. Кто подписал чертежи, неизвестно, но авторство Бойцова не вызывает сомнений, поскольку его архитектурная карьера в Москве началась именно с этого.

Павел Шмит и Пётр Бойцов были одногодками и сдружились, жёны их тоже между собой хорошо ладили, а надо сказать, что женат был Павел Александрович Шмит на Вере Викуловне Морозовой, дочери одного из текстильных магнатов Российской империи. Побывав в гостях у Веры и Павла, Викула Елисеевич оценил по достоинству их новое жилище и пригласил Бойцова для постройки загородного дома. Вслед за Морозовым к Бойцову начали обращаться и другие очень состоятельные клиенты, желавшие получить такую резиденцию, чтобы захватывало дух – и не от роскоши, а от красоты. Пётр Бойцов выполнял заказы князей Вяземских, Святополк-Четвертинских, Щербатовых, и некоторые из построенных им домов можно без преувеличения назвать дворцами или замками. Интерьер старинного аристократического дома трудно представить без камина, без дубовой парадной лестницы, резных панелей на стенах, ажурных готических сводов… Для мебельщиков фабрики Шмита на этих заказах тоже было где блеснуть своим мастерством, так что дела пошли в гору не только у Петра, но и у Павла – например, шехтелевские интерьеры особняка Харитоненко на Софийской набережной выполняли краснодеревщики Шмита.

Отсутствие диплома архитектора совершенно не влияло на творчество Бойцова – для городского дома чертежи мог подписать коллега, который затем руководил строительными работами (обычно это был Алексей Флодин или Николай Мемнонов), а для загородной усадьбы соблюдения таких формальностей даже и не требовалось. Во всяком случае, Бойцов работал много и зарабатывал хорошо – мог даже позволить себе на безвозмездной основе выполнить декоративное оформление нескольких залов Исторического музея.

Кто рекомендовал Бергу Бойцова, неизвестно – да не так уж это и важно. Главное, что эта постройка стала одним из лучших его творений и одним из красивейших домов нашего города. Отделённый от тротуара изящной, но строгой кованой оградой, облицованный серым песчаником, украшенный каменной резьбой, особняк приковывает к себе взгляд сразу и надолго. Фасад решён в стилистике ренессанса, интерьеры же оформлены Бойцовым с использованием готики, барокко, неогреческого и других стилей, любимых зодчими периода эклектики, – и даже элементы модерна вплетаются в общую гармонию, подобно первым росткам, стремящимся занять своё место под солнцем.

Частной жизни отводился второй этаж, там располагался будуар хозяйки и комнаты, предназначенные для детей. На первом был кабинет Сергея Павловича, столовая, зимний сад и парадные помещения для приёма гостей, где каждая деталь производила нужный эффект. Ещё только поднимаясь по ступеням крыльца, визитёр осознавал, «кто есть кто»: кованый готический фонарь над дубовой дверью освещал высеченный из камня герб владельцев дома; в вестибюле парусом над головой раскрывался расписной потолок, опиравшийся на четыре пары полированных белых колонн; мраморные драконы под балками балюстрады застыли, как часовые, не удостаивая взглядом входящего… Бронзовые львиные морды вцепились клыками в штанги, прижимающие к ступеням ковровую дорожку… а ты осторожно приближаешься по лестнице к зеркалу в строгой раме, где в глазах у своего отражения невольно прочтёшь вопрос: «А достоин ли я быть принятым в этом доме?»

Парадный холл в тюдоровском стиле – небольшой по размеру, зато высотой в два этажа и величественный, словно храм – был обшит тёмными дубовыми панелями и украшен гобеленами. В зал, не имеющий наружных окон, солнечный свет падал сверху, через застеклённый проём, опиравшийся на деревянные готические своды. Ажурная лестница с множеством поворотов вела на второй этаж, в жилые покои, а вход в кабинет хозяина располагался в глубине холла, за нижним маршем лестницы.

Дубовые двери в противоположной стене холла не распахивались, а разъезжались в стороны, неслышно скользя на роликах, и гость попадал в бальную залу – светлое и роскошное помещение, очаровательное в своей эклектичности. У Бойцова гипсовые амуры и вызолоченные лица младенцев-путти с люстрами и светильниками в духе раннего модерна и лепниной в стиле ренессанс соседствуют настолько естественно и непринуждённо, что даже не возникает желания воспринимать и рассматривать их по отдельности.

Особого внимания достойна художественная роспись потолка. Резвящиеся в небе купидоны осыпают дарами пару влюблённых, украшают их головы цветочными венками, оберегают от опасности, которая совсем рядом – это Ангел смерти. Надев третий венок на седую голову Ангела, купидоны отвлекли его и похитили орудия смерти – косу и песочные часы. Сюжет, словно взятый из эпохи барокко, модным живописцем конца XIX века Клавдием Степановым разработан с лёгкостью почти акварельной. Живописец не имитирует творения мастеров XVII века, он не скрывает, что знаком с творениями импрессионистов и прерафаэлитов – а попавший на край композиции цветок чертополоха (излюбленный декоративный мотив модернистов) намекает, что и это художественное направление автору не чуждо.

По окончании работ заказчик мог гордиться – теперь он владел одним из лучших домов в Москве, на строительство и отделку которого ушло всего два года.

Сергей Павлович был человеком передовых взглядов – сторонником парламентаризма и любителем технических новаций. Оснастив принадлежавшие ему предприятия самым современным оборудованием, не мог же он собственное жилище оставить без новейших достижений цивилизации? Поэтому в особняке, разумеется, был телефон и все прочие удобства. Горячую воду и подачу тёплого воздуха в помещения обеспечивала размещённая в подвале котельная, а в люстрах под потолками и настенных светильниках сияли электрические лампочки.

Существует мнение, что особняк С.П. Берга стал первым в Москве частным домом с электрическим освещением. Скорее всего, это не так. Когда строился особняк в Денежном переулке, первая в Москве электростанция успешно функционировала уже лет десять. Она вырабатывала постоянный ток напряжением 120 вольт, который по подземным кабелям поступал к абонентам: телеграфу, телефонным станциям, государственным учреждениям – а также и частным лицам при условии достаточной их платежеспособности. Так что перестраивавшийся пятью годами раньше дом конкурента-сахарозаводчика Харитоненко, весьма вероятно, к электрической сети был подключён тогда же.